словник
філософи
хрестоматія
енциклопедія
консультація
програма
            Знание и мышление

    Философская энциклопедия, т. 1, с. 12-13



    С некоторых пор в нашей педагогической литературе стал популярным лозунг, согласно которому школа должна учить мыслить, а не просто загружать голову школьника учебным материалом. Лозунг резонный. Но он сразу же ставит педагогику перед вопросом, решение которого выходит далеко за пределы ее собственной компетенции, – а что это значит – «мыслить»? Что такое «мышление»?

    Вопрос очень и очень непростой. Каждый ли педагог сумеет отдать себе и другим ясный отчет в том, что он понимает под этим словом?

    Не так уж трудно уразуметь, что усвоение предусмотренного программами материала отнюдь не совпадает автоматически с воспитанием способности «самостоятельно мыслить». Точнее – просто мыслить, ибо мыслить можно только «самостоятельно». Однако понять разницу между тем и другим – значит сделать лишь первый шаг в верном направлении. Второй, куда более важный и куда более трудный шаг, состоит в том, чтобы эту разницу преодолеть, то есть перестать рассматривать «усвоение знаний» и «воспитание ума» как две разные задачи. «Разные» – это значит, что каждая из них может и должна решаться порознь, независимо от другой, и, соответственно, «разными» средствами и методами. Это-то как раз и невозможно по самой природе вещей, по природе знания и мышления, и вся проблема заключается в том, чтобы построить процесс усвоения знаний так, чтобы он одновременно был процессом воспитания ума, способности мыслить.

    Да, но разве мы не сталкиваемся на каждом шагу с положением, как будто обратным сказанному, – с людьми, которые «знают», а «творчески (самостоятельно) мыслить» не умеют? Сталкиваемся, и гораздо чаще, чем это, может быть, кажется. Но в таких случаях правильнее было бы сказать, что действительного знания тут нет и в помине, а есть что-то другое, лишь по недоразумению именуемое «знанием». Ведь нельзя «знать» вообще – можно знать только что-то определенное, тот или иной предмет, а [85] действительно знать предмет – значит уметь самостоятельно обращаться с ним и разбираться в нем. Но «мышление» ничего другого собою и не представляет, оно и есть не что иное, как способность («умение») обходиться с каждым предметом умно, то есть в соответствии с его собственной природой, а не сообразно своим фантазиям на ее счет... Мышление и есть реально функционирующее знание.

    И когда говорят (а так говорят частенько), что человек-де знанием обладает, а вот «применить» это знание к делу не умеет, то произносят в сущности довольно нелепую фразу, одна половина которой начисто зачеркивает другую. Знать предмет – и не уметь соотнести это знание (знание предмета!) с предметом?!

    Эта парадоксальная ситуация на самом-то деле возникает там, где предмета в действительности не знают, а знают нечто иное. Что? Фразы о нем. Слова, термины, формулы, знаки, символы и их устойчивые, отложившиеся в науке сочетания, усвоенные (заученные) вместо знания предмета – как особый, над действительностью и вне действительности существующий предмет, как особый объект, как особый мир идеальных, абстрактных, призрачных «предметов»...

    Тут-то и возникает иллюзия знания; а вслед за тем – и неразрешимая задача соотнесения этого иллюзорного знания с действительностью, с жизнью, о которых не знают ничего, кроме того, что уже выражено в бессмысленно заученных словах, формулах и «правилах», в «знаковых конструктах». И когда такое иллюзорное, чисто формально усвоенное «знание» стараются связать с жизнью, с реальностью, то ничего хорошего ни для знания, ни для жизни получиться, собственно, не может.

    Обрисованному представлению о знании соответствует и весьма распространенное философски ложное представление о мышлении.

    Это представление обманывает людей тем легче, что, на первый взгляд, оно кажется вполне очевидным и психологически приемлемым и к тому же имеет силу тысячелетней традиции. Под «мышлением» тут понимается нечто вроде «внутренней» – немой – речи, нечто вроде беззвучно прошептываемого про себя неслышного монолога, который при нужде может быть развернут и «вовне» – для других – в виде речи устной или письменно-графической. [86] «Мышление» поэтому и понимается и исследуется сторонниками этого взгляда прежде всего в его словесном обнаружении, как «языковое мышление». Естественно, что сама способность мыслить более или менее последовательно отождествляется со способностью оперировать со словами, словами, со знаками, с символикой всякого рода, – с умением соединять и разделять эти знаки по известным «правилам» и производить акты «исчисления высказываний», то есть производить процедуры преобразования одних сочетаний знаков в другие сочетания знаков же. «Правилам» этих действий тут же не по праву придается статус и название «законов мышления».

    Нетрудно понять, что действительную способность мыслить, то есть осознавать существо дела, положение вещей в реальной жизни, в объективной реальности, на основе этой концепции воспитать мудрено. Вместо способности мыслить в том значении, которое этому термину придает материалистическая теория отражения, тут активно воспитывается в лучшем случае изощренная лингвистическая ловкость, ориентирующаяся вовсе не на объективное положение вещей, не на объективную истину в ее действительном – материалистическом – понимании, а на успех, на полезность, на согласие окружающих, на соображения «простоты и изящества» знаковых конструкций и т.д., и т.п. Нередко это представление сочетается с разговорами о роли интуиции, иррациональных и подсознательных мотивов, морально-эстетических «ценностей» и прочих чисто субъективных факторов, исподтишка управляющих «знаковым мышлением», деятельностью в языке и с языком.

    Надо сказать, что обрисованное понимание мышления поддерживается в современном мире самыми влиятельными течениями в философии Запада, неопозитивизмом и экзистенциализмом, и оказывает сильнейшее влияние и на науку, и на сферу образования. Проникают эти влияния и к нам, и с этим обстоятельством нужно считаться. В этих условиях очень важно противопоставить влияниям чуждой нам философии, рядящимся в модный костюм «современной философии науки», четкое и принципиальное диалектико-материалистическое понимание и знания, и мышления, и связи того и другого с языком. Но прежде всего – с реальной, объективной действительностью, с жизнью в [87] ее развитии, не зависящей в ее решающих моментах ни от языка, ни от умения пользоваться языком, ни от способности строить «знаковые конструкты», – от всего того, что не по праву называют мышлением. И даже от действительного мышления – от способности осознавать действительное положение вещей в окружающем нас мире, хотя от этой способности кое-что, и весьма существенное, в жизни все-таки зависит...

    Высшие формы мышления – в том числе научно-теоретическое мышление, основы которого обязана воспитывать современная школа, – действительно тесно связаны с языком, и сказанное выше вовсе не следует понимать как игнорирование проблемы этой связи. Свободное владение языком – в том числе так называемым языком науки – важнейшее условие мышления, хотя вернее было бы сказать наоборот – действительное мышлении есть условие, без которого нет и не может быть свободного владения языком. Человек, не умеющий самостоятельно мыслить, языком не владеет, скорее язык владеет им, его сознанием. Его мышление (его «внутренняя речь») всегда находится в рабской зависимости от словесных штампов, от бессмысленно заученных знаковых конструкций, от «правил», предписаний, указаний, подсказок и т.д. – и здесь именно таится секрет формирования догматического ума, догматического мышления – весьма скверного вида мышления. Догматизм вовсе не обязательно выражается в тупом повторении одних и тех же фраз, ему свойственна подчас весьма изощренная лингвистическая ловкость, умение подгонять жизнь под мертвые формулы. И в этом деле бывают настоящие артисты. Но догматизм остается догматизмом по существу, он расцветает всегда там, где готовая формула заслоняет живую действительность в ее развитии, в ее напряженной диалектике.

    Учить мыслить – значит прежде всего учить диалектике. Но диалектика есть прежде всего «учение о том, как могут быть и как бывают (как становятся) тождественными противоположности, при каких условиях они бывают тождественны, превращаясь друг в друга, почему ум человека не должен брать эти противоположности [88] за мертвые, застывшие, а за живые, условные, подвижные, превращающиеся одна в другую...»

    Могут сказать: а не задаемся ли мы утопической задачей, мечтая обучить школьника тому, что далеко не все профессора в нынешнем мире могут понять и усвоить? Не прожектерство ли это? Не лучше ли учить ребенка азбучным истинам, оставив премудрости диалектики «на потом», для вуза и аспирантуры? Не опасно ли демонстрировать перед неокрепшим умом «противоречия», заключенные в вещах и в их словесном выражении (в языке науки)? Не приведет ли это к скепсису, к недоверию к науке? Не вернее и не безопаснее ли действовать по старинке, то есть преподавать ученику одни лишь твердо установленные истины, проверенные и перепроверенные формулы знания?

    Безопаснее? Пожалуй. Но тогда не нужно задаваться вообще и целью учить мыслить. Тогда надо лишь загружать голову школьника, как контейнер, учебным материалом и больше ни о чем не заботиться. Такова альтернатива, и третьего тут не дано. В этом, между прочим, как раз и заключается диалектическая проблема современного образования – соединить, наконец, процесс овладения прочными основами современной науки с процессом воспитания ума, способности мыслить, то есть самостоятельно эти основы развивать, исправлять, корректировать, приводить в соответствие с новыми данными, с изменяющимися условиями реальной жизни – с окружающим нас (и вовсе не мертвым и застывшим, а диалектически изменяющимся) миром.

    Да, это очень трудная задача – соединить указанные противоположности, процесс усвоения готового знания и процесс развития способности добывать это знание самому, а не усваивать готовое. Но она вполне разрешима, эта трудная задача. При одном условии. Если школьнику с самого начала, не откладывая «на потом», показывать в каждом случае – как любая, ныне «готовая» истина рождалась в качестве ответа на трудную проблему, выраставшую перед людьми из гущи живой жизни, из ее противоречий. Каждая «готовая» истина, которой ныне человек может руководствоваться уже «не думая», есть когда-то разрешенное противоречие, есть снятое противоречие, и, усвоив готовый результат мышления людей вместо с процессом [89] его получения, школьник усвоит одновременно и тот способ мышления, с помощью которого этот результат был добыт и может быть добыт вновь, если забудется...

    Э. Ильенков

Hosted by uCoz